Почему стал так популярен медицинский туризм? Почему самые обычные, самые рутинные исследования некоторые россияне проходят за пределами России, отдавая за это немалые деньги? Какие операции, какое лечение за рубежом оплачивает государство?
Об этом говорили на первом "Академическом часе" в "Российской газете" наши авторы и эксперты, которые в декабре прошлого года были избраны в Российскую академию наук и Российскую медицинскую академию наук. Участники встречи известны не только в нашей стране. Это специалисты с международным авторитетом. И клиники, в которых они трудятся, не уступают зарубежным.
Закон о молчании
Сегодня многие россияне едут за рубеж не только за медициной высоких технологий, но даже для того, чтобы исследовать функцию щитовидной железы. Почему?
Анзор Хубутия, член-корреспондент РАМН, директор НИИ скорой помощи имени Склифосовского:
Россияне мало информированы о возможностях отечественной службы здоровья. Кроме того, некоторые известные люди - общественные деятели, политики, актеры - уезжают лечиться за рубеж, потому что не хотят, чтобы афишировались их болезни. И в этом вина ваших коллег.
Анзор Хубутия: Всякими недобросовестными методами, подкупами медсестер, фельдшеров, а может, и врачей они добывают самую интимную информацию об известном пациенте и оглашают ее.
В других странах жестко работает закон о молчании.У нас такого нет. Человек не успевает прийти в лечебное учреждение, чтобы провести диагностическое исследование, а об этом уже появляется информация в Интернете. Да еще с безграмотными комментариями. Ко мне не раз обращались пациенты, которые говорили: "Да мы бы с удовольствием здесь оперировались. Но это же будет всем известно". Это немаловажный фактор. По большому счету любое лечение можно получить в России. Единственное исключение - детская трансплантология. Потому что законодательно не решен вопрос о заборе органов у детей.
Приезжают ли из других стран лечиться в Россию?
Анзор Хубутия: Приезжают. Особенно из Израиля. Иностранные страховые компании, например, Италии, Турции нередко просят провести пересадку органов именно в России.
"Ты мне не Сталин"
Лео Бокерия, академик РАН и РАМН, руководитель Научного центра сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева:
Мне, как главному специалисту, приходится иногда подписывать разрешительные бумаги на лечение за рубежом. Причем эти бумаги составлены в других городах, где неизвестные мне специалисты смотрят больных. Часто, я в этом уверен, они составлены под чьим-либо давлением. В основном просьбы касаются детей с врожденными пороками сердца. Отвратительная ситуация! Ведь столько операций по поводу врожденных пороков у детей, сколько делается в нашем Бакулевском центре, не делается нигде в мире.
В Москве работает огромное количество агентов, у них распространенная сеть в Интернете, они проводят разные форумы. Цель одна: привлечь как можно больше пациентов для лечения в зарубежных клиниках. С ними сотрудничают многие наши врачи, в том числе известные, с высокими званиями и степенями. Приведу примеры.
Был у меня такой разговор: направить пациента на лечение в Прибалтику. Называют фамилии врачей, к которым хотят поехать. Я говорю: так эти врачи учились у нас, мы их учили. Или просятся в клиники Израиля к моим ученикам. Я знаю их потенциал. Они нормальные, хорошие врачи. Но чем они отличаются от тех, кто работает в Бакулевском центре? Лишь тем, что у них нет такой практики, как у нас. Здесь они оперировали по 200 больных в год, а там не более 50.
Спрашиваю: почему такой выбор? Ответ: посоветовали. И называют фамилию одного профессора, президента некоего профессионального медицинского общества. Я знаю этого человека, звоню ему, говорю: "Что ты делаешь? Помимо прочего, там 12 тысяч долларов им придется выложить за простую операцию! У нас за самую сложную, большую, государство, как известно, дает 7 тысяч долларов". Он в ответ: "Забудь эти благородные разговоры. У нас не советские времена, а ты не Сталин". У этого профессора был офис в одной из московских больниц. Может, теперь он закончил эту практику. Но такая система существует.
Буквально позавчера мне пришло письмо с просьбой направить человека на лечение за границу. Этот больной обследовался у нас в Центре, обследовался в Институте хирургии имени Вишневского. Заключительную рекомендацию подписал выдающийся сосудистый хирург академик РАМН Покровский: пациент неоперабельный.
К сожалению, и это во всем мире, есть категория неоперабельных больных. Им показана только паллиативная, поддерживающаяся терапия. Иного не дано. Так вот: начинаем выяснять, куда повезут нашего пациента, что ему предложено в зарубежной клинике? Выясняется никто и ничего ему предложить не может. Ему сообщают: вы приедете, мы обследуем и решим вопрос.
Решили?
Лео Бокерия: Паллиативное, то есть вспомогательное лекарственное лечение. Приведу еще один, правда, шестилетней давности пример. За 800 тысяч евро в известную клинику Берлина уехал ребенок для пересадки сердца. Ему за 120 тысяч евро проводят паллиативную операцию - ничего иного сделать было нельзя. Ребенок возвращается назад. А на имя Владимира Владимировича Путина поступает письмо о том, чтобы оставшиеся деньги остались в берлинской клинике, что она, клиника, готова их использовать для других российских пациентов.
Да, иногда за рубеж едут пациенты, чтобы избежать огласки своих болезней. Но нельзя не сказать еще об особенностях российского менталитета. Вспомним, наше отношение к загранице. В начале века, когда начали налаживаться какие-то отношения с зарубежными странами, россияне отправились в них на лечение. Традиционно: лечиться за рубежом престижно. Почему мы едим отдыхать за границу, а не в Туапсе? У нас мест для отдыха выше крыши, а едем в Карловы Вары.
- Инфраструктура отсутствует...
Лео Бокерия: Какая инфраструктура! Ее же можно и нужно сделать! Мы каждый год вывозим из страны за рубеж несколько миллиардов долларов для лечения. Выгоднее найти этим долларам иное применение.
Зарабатывают на обмане
Баграт Алекян, академик РАМН, заведующий отделением рентгенохирургических методов исследования и лечения заболеваний сердца и сосудов Института хирургии имени Бураковского:
Известны цены на все процедуры в ведущих зарубежных клиниках. Известны имена специалистов, к которым стремятся попасть. Условно это стоит 1000 долларов. Но сплошь и рядом за эти 1000 долларов посылают не в эти клиники, не к этим именитым специалистам, а в обычные, порой посредственные клиники. Но как звучит! "Еду лечиться в Германию (в Италию, в Израиль)"!
Компании зарабатывают немалые деньги на обмане людей. Вот, например, выехал человек оперироваться в Германию. У него проблема с тремя коронарными сосудами. В довольно заурядной клинике взяли с пациента деньги по полной катушке. Прооперировали один сосуд. Отправили на родину: приезжайте через месяц на второй сосуд. Пациент не знает, что можно сразу исправить все три сосуда. Он проходит через три поездки в Германию, через три операции. И платит, платит, платит.
Необходим санпросвет? Он может изменить ситуацию?
Баграт Алекян: Санпросвет, конечно, нужен. Изменить ситуацию в корне? Вряд ли. Манит комфорт, внимание в зарубежных клиниках. И структуры, которые организуют лечение за рубежом, это учитывают. Привлекают на работу специалистов, владеющих русским языком, с российским образованием.
Есть операции на сердце и сосудах, которые в России не проводятся, а только за рубежом?
Баграт Алекян: В последнее время не только в Москве и Питере появились клиники, в которых проводятся все известные в мире операции на сердце и сосудах. Краснодар, Новосибирск, Красноярск, Кемерово, Пермь, Пенза... Но об этом не всегда знают.
Откат за контракт
Амиран Ревишвили, академик РАМН, заведующий отделением хирургического лечения тахиаритмий Бакулевского центра:
В аритмологии многие годы было только хирургическое лечение, операции на открытом сердце. С середины девяностых появилась катетерная технология. Это уже не операция, это процедура, в проведении которой мы сперва уступали западным клиникам, американским. Часть пациентов уезжали в Германию. И это было оправдано - человек избавлялся от аритмии без операции.
Но последние десять лет Бакулевский центр проводит интервенционные процедуры на мировом уровне. Каждый год я беру 40 пациентов, которые были в клиниках Германии, Италии, и провожу им повторные операции. Причем гонорар там от 10 до 100 тысяч евро. А у нас никаких гонораров. У нас квоту для этих пациентов, поскольку тут высокие технологии, дает государство. Ее наполнение - 205 тысяч рублей.
В России есть учреждения, специалисты, которых не стесняются зарабатывать деньги на медицинском туризме, в том числе направляя пациентов на интервенционные процедуры для устранения аритмии. Определен 20-процентный откат за контракт, который заключается с пациентом и врачом. Этот врач сидит в одном из городов Германии, Италии, Америки.
В России почти миллион пациентов нуждается в интервенционном лечении аритмии. Необходимости отправляться для этого за рубеж, на мой взгляд, нет. Лично я никого никуда не направляю.
Но в зарубежной клинике пациента будут холить и лелеять. А у нас могут сутками не подходить к больному.
Амиран Ревишвили: Организация работы с пациентом у нас страдает. Не хватает больниц, поликлиник высокого класса. Отталкивают очереди, некомфорт, хамство. Беда нашей службы - дефицит санаториев, реабилитационных центров. Пациент после большой операции на сердце обязательно должен пройти полный курс реабилитации. И не только после операции на сердце! Скажем, у нас успешно проводится эндопротезирование суставов. Но вот пациент выписался из клиники. Реабилитация необходима. Но возможностей ее проведения в стране почти нет.
Юрий Белов, академик РАМН, руководитель отделения кардиохирургии РНЦХ имени Петровского:
Мне кажется, есть четко очерченные категории пациентов, которые лечатся за рубежом. Первые из них - это некий старорежимный шлейф: "хочу лечиться за границей, там все лучше. В России все плохо. У нас нет приличных врачей". Такая категория больных есть. Они свято верят, что "там все лучше", и любыми путями стараются лечиться за рубежом.
Другая категория - геронтологические больные с тяжелой сердечно-сосудистой патологией. Например, те, кому больше 85-90 лет, у кого аневризма дуги аорты. Операции тяжелейшие. И когда речь о геронтологических больных, то лучше, надежнее оперировать их, скажем, в медицинском центре Хьюстона.
Там два хирурга-гения, которые хорошо работают. А главное, там есть абсолютное технологическое обеспечение хирургического процесса, послеоперационного периода. Чего у нас нет. В России, даже имея медцентры в Перми, Пензе, нет достойного обеспечения послеоперационного периода.
Трудный диагноз
Александр Румянцев, академик РАМН, руководитель Центра детской гематологии, онкологии и иммунологии:
Скажу о неродственной трансплантации костного мозга. Ради нее многие пациенты едут за рубеж. Потому что у нас до сих пор нет банка доноров. Неродственную трансплантацию и детям, и взрослым делают в России только наша группа и такая же группа в Санкт-Петербурге в Институте имени Раисы Горбачевой. При этом мы используем зарубежные банки костного мозга.
Сейчас в стране больше тридцати центров, которые занимаются трансплантацией. Но они не пересаживают костный мозг, потому что не решены многие законодательные вопросы. По официальным данным, каждый год уезжают на лечение за рубеж 15 тысяч человек. А знаете ли, сколько приезжают лечиться к нам в Россию? У меня в клинике постоянно лежат пациенты из стран СНГ, которых не устраивают врачи в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, потому что там много формализма. Или по каким-то иным причинам, например, из-за неудачи у "того самого хорошего доктора".
Нельзя плодить Ван Гогов
Григорий Ройтберг, академик РАМН, руководитель клиники ОАО "Медицина":
Я сейчас заканчиваю книгу "Трудный диагноз". Почти все случаи из практики, о людях, лечившихся сначала за границей, а потом у нас в клинике. Мы не практикуем направление за рубеж для лечения. А вот для того, чтобы получить еще один совет, рекомендацию... Возьмите свою историю болезни, все видеозаписи, обратитесь в Бакулевский центр, в клинику Нью-Йорка, Мюнхена. Проверьте наши рекомендации. Почему люди должны верить только мне? Во врачевании истина в последней инстанции неуместна.
Уместен консилиум.
Григорий Ройтберг: Конечно! Это же его, пациента, боль, мука. И если у него есть сомнения в правильности нашего лечения, он вправе получить консультацию, в том числе за рубежои. И бороться с этим не надо. Надо радоваться, что такая возможность перестает быть уделом избранных. А бороться надо за повышение качества отечественной службы здоровья, всех ее звеньев.
Качество медицинской помощи в России не сопоставимо с развитыми странами. Да, у нас есть академики Алекян, Белов, Ревишвили... Есть Бакулевский центр и НИИ Склифосовского. Но это же единицы! Это единичные места! В Германии, в Израиле, в США нет понятия "столичная медицина". А попробуйте отъехать от Бакулевского центра... Недавно я был в одном уважаемом городе, где собирались заведующие медицинскими кафедрами. Посмотрел на тамошние больницы. Их надо закрыть: не то что по международным, даже по российским либеральным стандартам, они не имеют права на существование.
Хороший доктор, как хороший художник. Их не может быть много. Нельзя плодить Ван Гогов - они рождаются. И если вы нашли его, идите к нему. Идите к хорошему доктору. Это нормально. Это правильно. Это ваше, гражданина, право. И хорошо, что теперь у многих есть возможность выбора. Другое дело, отставание российского здравоохранения. Опасное отставание. Назову цифры. Продолжительность жизни онкологического пациента в Российской Федерации после постановки диагноза у мужчин в среднем - 61 год. Он проживает (по разным данным) 2,5-4 года. В Европе - 12-14 лет. Комментарии нужны?
Почитайте доклады министра здравоохранения: 85 процентов аппаратов для лучевого лечения произведены в 80-х годах прошлого столетия. Их не только использовать для лечения нельзя, их просто включать нельзя! Если язвенная болезнь долго не рубцуется, то один из методов ее устранения - лазерное облучение. Появляются маленькие островки восстановления. И когда таких островков становится много, язва затягивается. Так и в самой службе: если мы создадим десять, тридцать островков современного врачевания, то служба изменится.
Лейла Намазова-Баранова, член-корреспондент РАМН, директор НИИ профилактической педиатрии и восстановительного лечения Центра здоровья детей:
Есть проблема, о которой не любят говорить. Вот есть поколение наших уважаемых мудрых наставников. И почти нет моего поколения - его "вырубили" 90-е годы. Многие технологии, которые были приняты какое-то время назад, по инерции продолжаются. А перехода на новые нет. Эстафету вовремя некому было подхватить и передать пришедшей молодежи. Медицинские вузы далеко не всегда готовят выпускников к работе с новыми технологиями.
В амбулаторной структуре нашего центра в год проходят обследование примерно тысяча человек из ближнего и дальнего зарубежья. Они или знают, или наслышаны о нашей системе детского здравоохранения, о российских преимуществах амбулаторного звена. У нас в Центре можно быстро, за день-два пройти осмотр у 33 высококвалифицированных специалистов. Такого нет нигде. Например, в известнейшей германской клинике Шарите на подобном приеме всего семь специалистов. У нас сейчас работает профессор из Ганновера, который получил грант Европейского агентства на преподавание в России. Он - немец, всю жизнь работал в Германии, в США, в других странах. Теперь у нас.
Но почему же многие едут с детьми на лечение за рубеж?
Лейла Намазова-Баранова: Чаще всего для дополнительной консультации, для уточнения диагноза. Убедились, что он поставлен правильно, возвращаются для лечения к нам. По-моему, нельзя снимать ответственность государства за несправедливый имидж врача, который поддерживается в СМИ. Бесконечно какие-то страшилки. И во всех бедах со здоровьем виноваты исключительно врачи.
Многим эта мысль гораздо ближе, чем мысль о собственной ответственности за свое здоровье, за здоровье ребенка. Беременной гораздо сложнее бросить курить, полежать под капельницей, чем подумать о том, как это может сказаться на развитии плода. Зато потом можно обвинить акушеров-гинекологов, педиатров, что родился больной ребенок.
Что всегда было характерно для отечественной медицины? Лечить надо не болезнь, а больного. Это категорически отличается от того, что есть за рубежом. Та модель, которая существует у них сегодня, не так уж хороша. Там лечат не больного, а болезнь. На это там направлены все стандарты, все алгоритмы лечения, от которых не отступают. Все абсолютно механизировано. На Западе уже немало претензий к этой системе.
Слабое звено
Александр Румянцев: Уменьшить количество соискателей помощи за рубежом можно, только предоставив свою, конкурентноспособную. И тут чуть ли не на первый план выходят проблемы реабилитации. Не секрет: когда оперировали президента Ельцина, то реанимационные позиции велись приглашенными для этого германскими специалистами.
Ведение послеоперационного пациента, реабилитация - это наше слабое звено. Было и есть. Нужны, как в былые времена, профильные санатории: кардиологические, туберкулезные, для детей с заболеваниями опорно-двигательного аппарата.
Нужны реабилитационные центры для детей, прошедших курс лечения онкологических болезней, для тех, кто перенес пересадку органов, и т.д. Нужны клинические санатории.
Лейла Намазова-Баранова: Академик Баранов предлагает создание по всей стране сети реабилитационных центров по аналогии с перинатальными. Чтобы в них люди могли восстановить нарушенное здоровье или нарушенные функции тех или иных органов.
От цивилизованного мира по многим вопросам нас отодвигает несостоятельное законотворчество. Сегодня говорили, что из-за этого не проводится в стране пересадка сердца детям. Но разве только это?
Весь мир признает, что самая гуманная, самая лучшая система детского здравоохранения была в свое время построена в Советском Союзе. И не надо ее разрушать. Ее надо реорганизовать. Например, целесообразно отменить выходы врача на дом. Они ничего не дают. Лишь отодвигают правильную постановку диагноза, ведут к необоснованному назначению большого количества лекарств.
Что взамен?
Лейла Намазова-Баранова: Создание при каждой поликлинике отделений, в которых можно быстро, качественно обследовать ребенка. И если будут на то основания, перевести его в стационар. Или, напротив, выдав необходимые рекомендации, прописав лекарства, вернуть домой. Пока же нам продолжают навязывать западную модель: закрыть многопрофильные детские больницы и открыть детские отделения во взрослых стационарах. Это совершенно неправильно.
Сергей Готье, академик РАМН, директор НИИ трансплантологии и искусственных органов имени Шумакова:
Я - член комиссии Минздравсоцразвития России, которая решает вопрос об отправлении россиян на лечение за рубеж. Не только для пересадки органов. Как правило, это касается пациентов, которым помощь не может быть оказана на родине по каким-то технологическим, организационным причинам. Всегда идет очень серьезное разбирательство.
Давно известно, и я сам вещаю об этом на каждом углу: в России трансплантационная помощь бесплатна. Однако нередко некие фонды начинают собирать деньги, в Интернете появляется информация, что такому-то ребенку нужно пересадить печень. Давайте мы отправим его. Неизвестно куда, а главное, неизвестно зачем. Это абсолютный, как сейчас говорят, развод по-русски. Чистой воды брокерские услуги для клиник, которые этим занимаются. Занимаются, причем, без всяких на то оснований, не имея опыта. Если при операции соотечественника их постигнет неудача, то это огромный отрицательный резонанс, утрата имиджа и для самого врача, и для клиники, в которой он трудится. А если пациент иностранный, то все спокойно.
Вы об этом говорите соискателям лечения за рубежом?
Сергей Готье: Обязательно. Но далеко не всегда находим понимание. Надеемся, что все-таки ситуация изменится. Сейчас во всех странах очень жестко отслеживается использование национального донорского ресурса. Вскоре ни одна страна не будет принимать иностранных граждан для трансплантации трупных органов, взятых на территории принимающих стран. Это решение Трансплантологического всемирного общества, решение Стамбульской декларации 2008 года о прекращении так называемого трансплантационного туризма. Несколько лет назад российские трансплантологи приняли мораторий на выполнение трупных трансплантаций иностранцам. Иностранцам, в частности, в нашем центре пересаживаются только родственные органы.
Однако детей для пересадки сердца мы по-прежнему отправляем за рубеж, потому как у нас не разрешено использование трупных детских органов.
Сергей Готье: К сожалению, вынуждены. Отправляем в Италию, где пока нет подобного моратория. Нет его и во Франции.
А надежда на изменение законодательства есть?
Сергей Готье: Закон сейчас в стадии редакции. Требуются уточнения механизмов этого очень уязвимого направления медицины. Но еще раз подчеркну: все виды трансплантации органов в России проводятся по мировым стандартам, с результатами на уровне лучших клиник мира. Исключение пока составляют пересадки сердца и легких маленьким детям. Но это, надеюсь, пока.
Продолжительность жизни онкологического пациента в Российской Федерации после постановки диагноза у мужчин в среднем - 61 год. Он проживает (по разным данным) 2,5-4 года. В Европе - 12-14 лет.
85 процентов аппаратов для лучевого лечения произведены в 80-х годах прошлого столетия. Их не только использовать для лечения нельзя, их просто включать нельзя!
То, о чем говорила Лейла Намазова-Баранова, мы уже проходили. Когда Минздравом руководил Михаил Зурабов, появилось новое "изобретение": вовсе упразднить педиатрию, пусть детей лечат врачи общей практики. Хотя известно, что педиатр при необходимости, может врачевать взрослого. А вот наоборот не получается. Тогда усилиями академика Александра Баранова, Леонида Рошаля, участников съезда педиатров, детских врачей удалось отстоять.
...Вот такой неоднозначный разговор состоялся на первом академическом часе в "РГ". В тот день в Москве был сильнейший мороз, высокое атмосферное давление. Естественно, не обошлось без разговоров о том, как в такие дни жить-выживать без ущерба для здоровья. Лео Антонович заметил: "Погода меняется к лучшему". В каком смысле? - спросили мы. Во всех, - ответил мудрый Бокерия
Цифра
15 000 россиян каждый год уезжают на лечение за рубеж
